Из мемуаров Шварца
17 June 2018 18:26![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
nkpsИстория техники, история производства, история инженерного дела находятся на втором плане. Оно и понятно, ведь эта область интересна узкой прослойке читателей. Причём, в технической истории интересен не только перечень "финальных достижений" с датами и характеристиками, но и сама практика достижения этих результатов, о которой историки пишут совсем мало, вскользь. Тут, как не что иное, на помощь приходят мемуары. В них можно почерпнуть те неофициальные, неформальные методы, приёмы работы, которые применялись на производстве и запомнились мемуаристу.
В сети выложена неправленая стенограмма воспоминаний Владимира Давыдовича Шварца, инвалида Великой Отечественной войны, инженера-механика, трудившегося в резиновой промышленности. Читать её довольно тяжело, много повторов оговорок; порой явно видно, что мемуарист что-то забывает, путает (однако, смелость редактировать на себя не беру, цитирую как есть). Но в ней среди прочего также есть сведения, касающиеся организации производства в СССР, ради которых и пришлось осилить этот материал.
Ниже отобран отрывки, которые показались наиболее интересными. Сведения о тех событиях, что более валидно получить из иных источников в подборку не вошло.
Любопытно, что некоторые сюжеты перекликаются с производственными интервью Белановского, только относятся к более раннему (позднесталинскому и хрущевскому) времени.
1. Задержки заработной платы и "сталинское изобилие".
Если сам факт задержек довольно известен из документальных источников, то система распределения по важности и последствия такого положения весьма показательны.
«Когда я работал в Оренбурге на заводе, то первые годы, ну, в пятидесятые годы, я начал работать с 1950 года, когда окончил институт, часто задерживали зарплату. Просто задерживали на несколько дней, не выплачивали зарплату, потому что в банках не было денег. А не было их, потому что нечем было торговать, неоткуда было брать деньги – магазины там были пустые, в Оренбурге, торговать было нечем, отсюда и поступления в банки не было. Поэтому были случаи, когда задерживали дни, всегда... ну, довольно часто. А ещё чаще было, когда выдавали часть зарплаты. То есть это не значит, что мне выдавали не полностью мою зарплату, а только часть, а это заключалось в следующем: завод получал зарплату, и директор распоряжался: каким цехам сегодня выдать зарплату. Через несколько дней получали следующую часть зарплаты, и директор распоряжался, кому, каким цехам полностью выдать заработанные ими деньги, и так – пока со всеми не рассчитывались. Поскольку я работал тогда начальником ремонтно-механического цеха, то есть вспомогательного цеха, то обычно попадал в последнюю очередь наш цех. А так как в магазинах ничего не было, и всё приходилось раз в неделю - в воскресенье, тогда выходной день был один только, в воскресенье - закупать на неделю продукты для того, чтобы неделю как-то прожить, потому что в обычный день на рынок не поедешь, ты на работе, а когда ты кончил работать, рынок уже закрыт, а в магазине можно было купить только хлеб, иногда, выстояв большую очередь, как я уже говорил, крабов, печень трески – больше там ничего не было. Да, был ещё искусственный кофе – из ячменя, там желудёвый – настоящего кофе не было.
И однажды, когда в очередной раз привезли часть зарплаты, и директор распорядился выдать там основным цехам, а мы - я и начальник кислородного цеха – такой Екатеринычев был, старый член партии, такой пожилой достаточно человек - мы с ним решили пойти к директору и сказать, что так несправедливо, что нужно чередовать. И пришли к директору, и ему это говорим. А это была суббота, рабочая суббота, тогда, я повторяю, в субботу работали. И в разговоре с директором, когда мы сказали, что надо чередовать, Павел Дмитриевич, что так несправедливо – а он сказал: "А какая вам разница, когда вам получать?" А я возьми и скажи ему: "Вообще, если это касается любого дня, кроме субботы, то уж тут действительно разницы никакой, особенно если это всегда в один и тот же день. Но если это касается субботы, тогда это архиважно". Он говорит: "А почему это?" А я: "Да потому что в магазинах ничего нету, и продукты для того, чтобы прокормиться, можно купить только на базаре, а на базар можно попасть только в воскресенье. Поэтому, если я сегодня, в субботу, зарплату не получу, то я до следующей субботы не смогу купить продукты". И вдруг он говорит: "Что-то у тебя настроения какие-то не такие, нехорошие!" Я не успел рта открыть, чтобы высказать ему дерзость какую-нибудь, как этот Екатеринычев говорит: "Как это, Павел Дмитриевич? Он совершенно прав – в магазинах-то действительно нет. А вы что, в магазины не ходите, вы что, не знаете?" Ну, я себе не мог позволить такую вещь директору сказать – а он сказал, вот. А это был ни много ни мало – пятьдесят первый год, ещё жив был Иосиф Виссарионович, и за такой разговор, что в магазинах ничего нет, можно было десять лет схлопотать запросто. При желании написать донос, что вот такой-то Шварц Владимир Давыдович, начальник цеха, высказывает недовольство советской властью, ни больше, ни меньше, он действует на своих подчинённых, это антисоветская агитация, статья 58-10, ну, и со всеми вытекающими последствиями».
2. Опять таки спирт как "резервная валюта".
«Расплачивался я спиртом... Откуда спирт у начальника РМЦ? А вот откуда. Спирт был под особым режимом, для того, чтобы его получить... его можно было получить на технические нужды только с подписью директора завода. Я уже не говорю о начальнике отдела снабжения, там ещё кого-то, но вот на спирт подписывал, этот самый, требования, директор. Ну, в ремонтно-механическом цехе для чего спирт нужен? Я, значит, пишу директору докладную, что "в связи с ремонтом немецкого редуктора..."... Ну пишу так, "на дурачка" – нужно спирта три литра для промывки шестерён" там – и так далее. Ну, прихожу к директору. Он пишет: "Отпустить". Всё, оформляем. Получаю банку, трехлитровую банку спирта, и она у меня – сейфа у меня не было, я её хранил в ящике, оставлял под замком. И вот об этом-то почти никто не знал, что у меня там спирт. Я боюсь, что если бы узнали, то украли бы, ей-Богу. Любители выпить в ремонтно-механическом цехе - одни мужики: слесаря, токаря да станочники... Ну вот, ну я, значит, брал четвертиночку, наливал туда спиртяги, и этому водителю трактора, бульдозера: "Значит, вот тебе награда – стакан спирта. "Учти", – говорю – "это спирт 96 градусов". Так они за это не только убрать от цеха, они готовы были ещё принести метлу и подмести, поэтому цех ремонтно-механический всегда ставился в пример всем другим цехам, как самый чистый».
3. Про планирование ФОТ
«Мне спускали фонд зарплаты. Я должен был вот на бригаду в этот фонд зарплаты уложиться. Перерасходовать зарплату просто было нельзя. Значит, нужно было, так сказать, глядя на потолок, выдумывать, как сделать, чтобы не уменьшить тот мизерный заработок. который ребята получают, но и не превысить этот фонд зарплаты пресловутый. А фонд зарплаты выдавался одной цифрой, одним числом, а разряды у ребят были разные - и потом вот общая сумма за месяц, которая получалась, делилась уже, соответственно, разрядом каждого слесаря. Делилась... Более высокий разряд - там больше было у того, более низкий – значит, меньше и так далее... Сразу возникала куча вопросов: ну, если человек проработал год, освоил это дело, у которого был, скажем четвёртый разряд, подаёт заявление, что он хочет сдать экзамен на пятый разряд – как быть с фондом зарплаты? Никто мне ответить не мог: ни начальник отдела труда зарплаты, ни директор, перед которым я эти вопросы ставил. Я говорю: "Так что же, значит нельзя пропустить через комиссию человека, который достоин пятого разряда? Так пусть всю жизнь на четвёртом и сидит, что ли?" Вот, конфликт. Конфликт между мной, начальником отдела труда и зарплаты, и директором...
Кроме того, каждый год в феврале из Москвы спускался план по повышению норм выработки без уменьшения зарплаты. Планировалось это в процентах от достигнутого. Вот если в этом году мы уложились в фонд зарплаты, значит, скажем, в тысячу рублей и провели вот такой-то объём работ, то на следующий год нам планировалось повышение норм выработки, скажем там, на три процента, на пять процентов. Если просто повысить, значит, уменьшится же зарплата. И вот надо было выкручиваться, надо было химичить, что-то выдумывать. То есть заведомо в планирование была заложена необходимость обманывать, ловчить, но одновременно следственные органы, прокуратура и прочие там проверяльщики могли, обнаружив что-то, привлечь к уголовной ответственности за такие махинации».
4. Негодное снабжение и нарушение финансовой дисциплины для самоснабжения.
«Дело в том, что иногда на заводе не было нужного инструмента, ну, например, какого-то сверла – ну, нет – или фрезы какой-то, или пластин победитовых для токарей, для резцов – ну нет! И один способ - покупать на толкучке. В магазинах тоже этого нет. В отдел снабжения мы заказываем на год – а там половину дают, а то и того не дают. Выход один – покупать на рынке за свои деньги. Ну, кто будет за свои деньги покупать? Значит, я Ване Казанцеву выписываю премию и говорю: "Вань, вот тебе сто рублей – всё оформляю: премию там за сверхурочные, отчёты", – ну, всегда можно найти за что, – "вот двенадцать рублей подоходный налог – с тебя, а на остальные восемьдесят восемь рублей", – ну, я примерно цифру называю, – "поезжай на толкучку и купи вот такое-то сверло". Или там вот то-то и то-то... Ну, он покупал всегда и приносил мне. Я это, конечно, не фиксировал нигде. У меня в столе – запирался стол – там у меня и хранилось. Я это сверло выдавал, потому что при ревизии в инструменталке найдут излишнее, скажем: "откуда, что?" – начнутся разговоры, а на фига это нужно?»
5. "Учет и контроль". А также практика обмена неликвидами.
«...победитовые пластины были жутко дефицитными. Сколько мы ни заказывали их на следующий год – либо вообще не получали, либо получали единицы.
И вот однажды, изучая присланный министерством перечень неликвидов на других заводах, я обнаружил, что в Москве на заводе "Каучук" находятся в неликвидах победитовые пластины количеством там в тысячу с чем-то, по-моему... ну, не помню – в общем, в каком-то количестве штук...
Я приехал на завод, мне был заказан пропуск... Короче говоря, оформили этот победит, я его со склада забрал. Во-первых, оказалось, что этот победит был в ящике и весил восемнадцать килограммов.
...и я решил: прежде чем сдавать на склад и оприходовать этот победит – ну, все документы у меня были, естественно, всё я оформил там на "Каучуке", всё, как полагается – я должен был сдать на склад с документами, оприходовали бы его, и потом я бы для своего цеха его и выписывал.
Я решил дома посчитать... Да – а в счёте, во всех документах, были указаны штуки этих пластиночек. Ну, пластиночки - они размером там, скажем, самое большее – как крайняя последняя фаланга пальца - маленькие пластиночки эти.
Вот, я решил посчитать. И когда я посчитал, то оказалось, что там штук в несколько раз больше, чем в документе! Тогда я взял, отсчитал то, что было в документе – неважно, сколько, дело не в этом – и всё вот это я сдал на склад. Это было значительно меньше, чем осталось мне. А всё, что мне осталось, я принёс в цех, запер в свой стол, и мне хватило этого, наверное, до конца пятьдесят восьмого года, когда я из этого цеха ушёл, и тому, кто принимал у меня цех, оставил то, что у меня ещё оставалось. Я просто эти пластинки победита выдавал сам – токарям, фрезеровщикам, строгальщикам - кому нужно было. Я им сказал, что у меня есть победит, когда нужно - приходите, я вам буду выдавать. И выдавал. А на державки их наплавлял, наваривал кузнец наш - он большой мастер был, кузнец – так что всё, проблема обеспечения цеха полностью победитом была решена. А там разные пластины были: для того, для этого, для обработки чугуна, для обработки стали, для обработки бронзы, цветных металлов... Так что мы, ребята, это всё знали, какое это, для чего, я тоже тогда знал это всё, от них научился. Вот такая была история. То есть вот благодаря тому, что я рыскал по неликвидам – а там каждый год главное министерство рассылало неликвиды, это целый том большой был, там не только такие инструменты были, там оборудование было - там всё, что угодно было. И с баланса на баланс можно было получить даже вальцы. Значит, если это в пределах одного министерства, то министерства обменивались письмами и переводили с баланса на баланс, и потом оплачивали только дорогу».
6. Первые мероприятия Шварца во главе основного цеха.
«Мы план в феврале не выполнили, но: я уже настолько вник в дела за этот месяц, что пришёл к выводу: первое - уволить шестнадцать человек рабочих. Людей, которые вносят в цех дезорганизацию: приходят пьяные, филонят, нарушают дисциплину - технологическую дисциплину - из ночной смены уходят раньше с работы. А что значит уходят раньше с работы, а норма выработки не выполнена? А очень просто: у нас резиносмесителей не было, вальцовщики - особенно такая дефицитная специальность, вот - значит, он пришёл, сделал одну закладку, а ему нужно за смену сделать шесть закладок, предположим, или там восемь закладок... Ну, это по режиму. Он сделал одну закладку, выполнив всё, что нужно, вырезал восемь кусков проб для экспресс-анализа, а дальше начал вот воровать режимы, то есть остальные закладки он делал, скажем, не за пятьдесят минут, а за сорок. Таким образом, он экономил... делал сменную норму на час быстрее, чем должен был, а образцы давал от первого, правильно сделанного. И экспресс-контроль давал, что можно пустить в производство, можно пустить в производство... А одна закладка была хорошая, а остальные - бракованные. Но этого же не увидишь, это скажется потом, при эксплуатации изделия! Это не скажется даже... ну, может сказаться при вулканизации. Но там тоже работают прессовщики, которым тоже... это всё было на сдельщине, на этом идиотизме, на сдельщине. Хотя режимные процессы... это идиотизм, с которым я боролся, боролся, но так и не мог это побороть, чтобы перевести на повремёнку, а не на сдельщину, и чтобы никакого перевыполнения. Не может быть перевыполнения! Перевыполнение - это значит брак! Скоростные всякие плавки, о которых нам газеты все галдели тогда - там сталевары, скоростные плавки... Но это значит, что они говно делали, а не сталь! Так же и в резинотехнике, когда писали там: "Машинист резиносмесителя Ярославского шинного завода систематически выполняет норму выработки на 125%" - орденом его наградили, Героя Соцтруда дали... За что?! Его судить надо было! Он же воровал режимы, выпускал бракованные резиновые смеси, из них делали бракованные изделия, шины, которые потом на автомобилях - у тех, кто ездил - ходили не гарантированные там, скажем, тридцать часов, а двадцать часов - и выходили из строя. То есть это не тридцать тысяч километров, а двадцать тысяч километров - и выходили из строя. Вот... И вот набралось таких шестнадцать. И я прямо списком - в местком. Ну, за этот месяц я успел им по цеху выговоров... а, значит, я имел право выговор оформлять по цеху. Там существовало правило, что если в цехе там свыше пятисот, по-моему, человек, то начальник цеха пользуется правом лишать премии и наоборот, выговоры объявлять по цеху. Ну, по заводу - это я должен, значит, ходатайствовать перед директором очередь на квартиры устанавливать в цехе - не по заводу, а по цеху - и делить квартиры, которые выделяют заводу, часть из них там, вот на твой цех - то очередь устанавливает треугольник: начальник цеха, профорг цеха и парторг цеха. Вот, я этим пользовался, естественно. Вот, шестнадцать человек - на местком. Там за голову схватились. Я, значит, всё объяснил... Ну, они дали добро на увольнение не шестнадцати там, а нескольких человек - я уже не помню, сколько... Их уволили. Хотя мне наши инженерно-технические работники цеха говорили: "Владимир Давыдович, что вы делаете - мы же без вальцовщиков останемся!" Я говорю: "Не останемся, не останемся без вальцовщиков. Вот есть ученики - наоборот, лучше работать будут! Неужели вам непонятно, что от них один вред, вот от этих шестнадцати? Они же всех остальных разлагают, и вас в том числе!"
В общем, несколько человек уволили - сразу изменилась атмосфера в цехе. В марте мы уже выполнили план - первый раз за год выполнили план! Подвели итоги, я составил список на премиальные инженерно-технического персонала и пошёл к директору. Сам пошёл, не передал через секретаря на утверждение там и так далее - а это должен был утверждать директор там... нет, профком, по-моему, в этом не участвовал.
Пришёл к директору и ему говорю: "Павел Дмитриевич, у меня к Вам огромная просьба: не лишать премии никого" - "Ну, как же! У тебя там есть с выговорами и всё такое прочее". Я говорю: "Павел Дмитриевич! Люди эти второй год работают - ни разу не получали премии. Ни разу! Они не знают, что это такое! Давайте мы никого... вы лишите меня, пожалуйста. Вот лишите меня премии за них за всех, но не лишайте никого премии. Пусть они почувствуют вкус - понимаете? Вот они получат премию - они почувствуют вкус, они почувствуют, что от них зависит что-то, что можно работать так, чтобы получать премию. Я вам", - говорю, - "даю слово, что когда мы заработаем следующую премию - а я уверен, что мы теперь будем зарабатывать каждый месяц премии - я сам буду ходатайствовать, кого лишить премии, а у кого уменьшить премию. Сам приду к вам с ходатайствами". Он говорит: "Ну, хорошо. Я с тобой согласен". И он утвердил - всё. Весь цех получил премию, у всех был праздник, радостное настроение. И люди поняли, вот сразу поняли, что можно работать!»
7. Меры по борьбе с приписками.
«А там проводилась ревизия за пятьдесят седьмой год, ревизия правильности выписки зарплаты рабочим. Процесс был очень простой, как выяснилось, ревизоры были не заводские, это была ревизия какая-то там посторонняя, какого-то контрольного управления - ну, неважно, чья. Они брали наряды, в которых фигурировала выработка того или иного рабочего, и сравнивали потом с документами по сдаче на склад. И выяснилась такая вещь, что выработано было... то есть заплачено за якобы выработанное было больше, чем сдано на склад. То есть приписки, обычные элементарные приписки.
Ну, дело, я считаю, кончилось, в общем-то, более-менее благополучно, под суд никого не отдали, но мастера, которые были уличены в этом... причём мастера-то от этого ничего не имели, это рабочие получали зарплату, за невыполненную продукцию. То есть мастера писали со слов прессовщиков - это в основном на прессах было, везде сдельщина была, идиотизм - но сдельщина. Прессовщик говорил, что он сделал столько-то там, вара сколько-то, штук столько-то, веса. Ну, они вписывали в наряды, и дальше начислялась зарплата по нормативам... А просто мастера вынуждены были все переплаты выплатить из своей зарплаты, то есть обошлось без суда, без уголовщины. Ну, я там вмешался в это дело, разговаривал с этими ревизорами, в общем, короче говоря, ограничились вот этим. После чего мы ввели совершенно новый порядок выписки нарядов. Наряды - во-первых, мы организовали для каждой смены отгороженный небольшой участок, куда смена перед... ну, просто кончилась смена - она туда всю выработку свою вносила. Был бригадный метод оплаты труда, поэтому не могли перепутать с другими сменами, и каждая смена отвечала за себя - первое. Второе - наряды выписывались по сдаче на склад, на заводской склад - не цеховой склад, а на заводской, как готовая продукция. Наряды выписывались... то есть таким образом была исключена возможность приписки. То есть приписка могла быть, но она могла оставаться только до того момента, когда начинали выписывать наряды по документам, по накладным сдачи на склад. Ну, вот, значит, вот такая вещь, она нас вынудила к таким мерам, что, в общем-то, привело к хорошему - более лучшей атмосфере в цехе опять же».
8. Про пьянство
Пьянство на работе в 1950-е гг. ещё не приняло угрожающих масштабов. Если вспоминаются скорее отдельные эксцессы, то сиенаводит на мысль, что такое явление не было типичным. Хотя были и этаноловые и опиатные наркоманы.
«И вот в один такой день однажды ко мне прибежала оттуда девушка, мастер, и говорит: "Владимир Давыдович, там пришёл слесарь - называют его парфюмерией - пьяный, и пристаёт к нам, в общем, ведёт себя агрессивно". Я, значит, быстренько туда прихожу, а он там... ну, просто ведёт себя безобразно: хватает девчонок, щупает их там - ну, в общем, пьяный. Я, значит, к нему: "Что вы тут делаете? Уходите отсюда!" А он мне что-то такое ответил нехорошее. Я взбеленился, схватил его за шиворот - это третий этаж - выволок на лестницу, толкнул так, что он летел с этого марша - слава Богу, не упал, я сам испугался. Я же хромой... он пока там очухивался, я его догнал, и так, держа его одной рукой за шиворот, а другой - за штаны на заднице, так вот, вперёд его толкая, спустил с лестницы, довёл его таким образом через территорию завода до проходной, вытолкнул на улицу и вахтёру сказал: "Не пускать его!". А ему сказал: "Можешь больше на работу не приходить".
На другой день он пришёл ко мне домой, слёзно умолял простить - и так далее, и так далее... Я говорю: "Нет, я тебя не прощу. Вот, если хочешь, я соберу всех, кого ты вчера оскорблял, обижал, вёл себя непотребно, вот если они попросят за тебя, чтобы тебя не увольнять, простят тебя - ладно, прощу и я".
Пришёл, собрали мы... ну, по-моему, тут же и собрали, пошли, он там чуть ли не на коленях просил этих девочек, девушек простить его, что вот, извините... В общем, короче говоря, они разжалобились, и, значит, мне решили: "Ладно, пусть остаётся, Владимир Давыдович, не увольняйте его. Если ещё раз такое повторится - мы тогда сами к вам придём, чтобы его уволить". Больше такого не повторялось... Я вообще применял вот такие вещи: когда человек очень здорово провинился, что его надо было увольнять, я его, если он приходил ко мне и просил не увольнять, я всегда обращался к его смене, к его бригаде, собирал всех и говорил: "Что будем с ним делать? Будем увольнять или нет?" Ну, вот если смена поручалась за него, что он больше не будет, просила меня - я не увольнял. Если же это повторялось - тогда, значит, всё.
Ещё один случай... Мария Алексеевна, Маша Антонова - это жена Саши Антонова - была начальником участка подготовительного цеха, подготовительного участка. И она была толстая такая, крупная женщина. И вот однажды ко мне, запыхавшись, прибегает кто-то, и говорит: "Владимир Давыдович, там каландровщик..." - забыл его фамилию, звали его Дима, но вот не могу вспомнить его фамилию - "с ножом" - а там ножи большие резали для резанья резины - "гоняется за Марией Алексеевной, она там в кабинете закрылась, а он там бегает, кричит: "Зарежу!".
Я, значит, бегом по лестнице, как я могу бегом, туда, вниз... Прихожу - нет его. Я у каландровожатого спрашиваю: "Где Дима?" - "Да, Владимир Давыдович, он, как узнал, что за вами пошли, он нож бросил и убежал в душевую, где-то там прячется". Я говорю: "Ну, давайте, тащите его сюда!" Значит, пошли - так его и не нашли. Не нашли - видно, он домой убежал со страху. Пьяный... Это вот было ещё в начале... а хороший парень, отличный работяга.
Во мне боролись два чувства: что делать? У нас каландровщиков ещё не хватало, и уже прошла вот эта процедура, когда шестнадцать человек на увольнение - я рассказывал. Ну, на другой день я каландровожатому, бригадиру, говорю: "Ну, хорошо, завтра ты приведи его ко мне". Назавтра его прямо утром - в дневную смену это было - привели ко мне... Ну, он тут тоже просил прощения, я говорю: "Да не у меня проси, а у Марии Алексеевны проси, если простит - чёрт с тобой, оставайся. Но учти: ещё хоть одно замечание, хоть раз узнаю, что ты пришёл пьяный или выпивший - сразу же подам на увольнение!" Ну, он пошёл к Марии Алексеевне, там просил у неё прощения, попросил её прийти и мне сказать, что она простила его... ну, в общем, так... на этом вот кончилось с ним, не уволили его - его там лишил я премии, выговор ему объявил...
И был вот какой случай: прихожу утром на смену - а меня ждёт мастер с ночной смены. Девочка - она только что окончила техникум, первый год работала, такая толковая девчонка - но, значит, ждёт меня. Я говорю: "Ты ко мне?" - "Да, Владимир Давыдович" - "Ну, заходи". Она зашла - и плачет. Я говорю: "В чём дело?" Она говорит: "Да вот, Капралов" - а Капралов был вальцовщик - "Капралов - он пьяный, но он пьяный не от водки, а курит какую-то гадость, ребята сказали. Я боюсь - он попадёт в вальцы, и меня посадят!"
Я вызываю этого Капралова - а он ушёл уже. Ушёл, но я говорю: "Я завтра пораньше приду - и ты его ко мне направь".
На другой день она приводит этого Капралова. Ну, он как стёклышко, чистенький. Я ему говорю: так и так. А он говорит: "Да нет, да что вы, Владимир Давыдович, нет!"
Проходит какое-то время... А он неплохо работал. Проходит какое-то время - опять она мне говорит: "Он опять какой-то невменяемый сегодня ночью был, я его даже отстранила от работы - я боюсь!"
Я ему опять говорю: "Да что же это такое?" Ну, опять вот... А он вот такой хитрый был: он, когда чувствовал, что над ним сгущаются тучи, то на собрании брал на себя повышенные обязательства. И хотя это бред, но тем не менее, поскольку была сдельщина, а работа-то режимная, там нельзя перевыполнять, но тем не менее я ничего с этим поделать не мог, не мог ни через директора, ни через отдел труда, * сдельщины - никаких гвоздей. Ну, конечно, воровали режимы, брак делали... Вот...
Вот, я, значит, ему... а он хороший работник был. Ну, что делать-то? И я понимаю, что вот его поймать-то как? Кто это определит, что он накуренный? А он курил этот самый... план. Ну, маковую там эту самую... опиум. Вот. Ну, как? Но я уже чувствую, что...
Я поговорил с другими вальцовщиками - ну, поскольку я уже говорил, что доверие ко мне было очень большое в цехе, мне они сказали: "Да, Владимир Давыдович, вот он иногда накуренный, мы сами за него боимся".
Ну, что делать? Я его вызвал к себе... Да, так вот, он - то повышенные обязательства, то ещё какую-нибудь инициативу. Я его вызвал к себе, запер дверь, посадил его, положил перед ним лист бумаги и говорю: "Пишите заявление на увольнение по собственному желанию!". Он говорит: "Я не буду". Я говорю: "Хорошо, тогда я сейчас вызываю медиков, пойдёте на всякие анализы, на обследование, и если подтвердится, что вы наркоман" - а тогда не было в стране... ну, я знал, что ребята балуются, там план курят, но чтобы на работе, да ещё на вальцах - такого не было... Он - туда-сюда... Я говорю: "Пишите заявление!" В общем, нажал - его взял за плечи, надавил, буквально физически надавил и говорю: "Пишите заявление, или хуже будет!" Ну, в общем, заставил его насильно написать заявление - и уволил. Дальнейшую судьбу его я не знаю. Уволил его... Вот, вот такая история была. Да, я понимаю, что всё, что я сделал, это, в общем-то, не очень законно было, но я не находил тогда другого выхода и не знал, как с этим бороться, что делать... Идти к директору докладывать? А чем мне директор поможет? Вот если бы он пил - алкоголь, водку, от водки был пьяный - всё просто: взяли, дыхнул туда, в эту самую трубочку - вызвали "скорую помощь", дыхнул туда - и привет, всё, значит, пьяный. А тут - целая история. Дыши, не дыши - всё нормально! Так что вот три таких эпизода, и вот эта ревизия с приписками - вот я вспомнил и поэтому рассказал».
9. Про ценообразование.
«И вот послушайте: килограмм сырой резины 11 рублей стоил. А килограмм бытовых ковриков, то есть когда эта резина прошла ещё целый ряд операций - с затратой энергии, труда, пара, воздуха там и так далее, и так далее - 3 рубля. Это вот такая экономика была! Значит, готовая продукция - за килограмм 3 рубля, а сырая резина, из которой сделаны - это 11 рублей килограмм! Вот, чистый убыток! Но, но: вот эта продукция, которая называлась "предметы народного потребления" - она шла отдельной строчкой в плане. Если цех выполнил план по всем показателям, но строчка "предметы народного потребления" не выполнена, значит, никакой премии быть не может. Поэтому хочешь не хочешь, а эту абсолютно экономически невыгодную продукцию надо было выполнять.
Как же выходили из положения? Да очень просто! Просто завышали по всем остальным потом - по той продукции, которая шла в промышленность: не в продажу, не для народа, а для комплектующих на машиностроительные заводы там на всякие...»
10. Про собственно методику планирования, как это понимает мемуарист.
«...главной задачей руководства предприятия стало при утверждении техпромфинплана на следующий год - а это утверждение, как правило, проходил директор с начальником планового отдела или главный инженер, чаще директор... ну, всё зависело от характера этих людей - выезжали в Москву, в министерство, или когда были совнархозы, в совнархозы - утверждать техпромфинплан на следующий год. И главная их задача была - доказать любыми способами, вплоть до взяток, что мы можем выполнить только вот такой, то есть заниженный план, то есть утвердить заниженный план - для того, чтобы потом было перевыполнение, для того, чтобы потом могло быть снижение себестоимости, за что платили премии. И вот главной задачей директора первостепенно стало утвердить как можно более низкий план. Тем более, что планирование-то шло от достингутого, но вот никто не считал ничего, а вот от достигнутого плюс одного процента. Понимаете? И к чему же это приводило? Ну, липа, сплошная липа и враньё было во всём. Главный инженер, когда он ехал защищать... а уже директор тут не вмешивался, ехал главный инженер, или, в крайнем случае, если он по каким-то причинам никак не мог, то начальник технического утверждения - ехали утверждать нормы расходов сырья и материалов. У них была задача прямо противоположная - утвердить как можно более завышенные расходы, чтобы потом можно было легко укладываться в норму, экономить, за счёт экономии вот перевыполнять план и опять же получать премии и быть там, значит, на доске почёта, туда-сюда. Вот к чему... то есть всё это было антипрогрессивное. Всё это ведь было не прогрессом, а регрессом, всё это тянуло назад».
В сети выложена неправленая стенограмма воспоминаний Владимира Давыдовича Шварца, инвалида Великой Отечественной войны, инженера-механика, трудившегося в резиновой промышленности. Читать её довольно тяжело, много повторов оговорок; порой явно видно, что мемуарист что-то забывает, путает (однако, смелость редактировать на себя не беру, цитирую как есть). Но в ней среди прочего также есть сведения, касающиеся организации производства в СССР, ради которых и пришлось осилить этот материал.
Ниже отобран отрывки, которые показались наиболее интересными. Сведения о тех событиях, что более валидно получить из иных источников в подборку не вошло.
Любопытно, что некоторые сюжеты перекликаются с производственными интервью Белановского, только относятся к более раннему (позднесталинскому и хрущевскому) времени.
1. Задержки заработной платы и "сталинское изобилие".
Если сам факт задержек довольно известен из документальных источников, то система распределения по важности и последствия такого положения весьма показательны.
«Когда я работал в Оренбурге на заводе, то первые годы, ну, в пятидесятые годы, я начал работать с 1950 года, когда окончил институт, часто задерживали зарплату. Просто задерживали на несколько дней, не выплачивали зарплату, потому что в банках не было денег. А не было их, потому что нечем было торговать, неоткуда было брать деньги – магазины там были пустые, в Оренбурге, торговать было нечем, отсюда и поступления в банки не было. Поэтому были случаи, когда задерживали дни, всегда... ну, довольно часто. А ещё чаще было, когда выдавали часть зарплаты. То есть это не значит, что мне выдавали не полностью мою зарплату, а только часть, а это заключалось в следующем: завод получал зарплату, и директор распоряжался: каким цехам сегодня выдать зарплату. Через несколько дней получали следующую часть зарплаты, и директор распоряжался, кому, каким цехам полностью выдать заработанные ими деньги, и так – пока со всеми не рассчитывались. Поскольку я работал тогда начальником ремонтно-механического цеха, то есть вспомогательного цеха, то обычно попадал в последнюю очередь наш цех. А так как в магазинах ничего не было, и всё приходилось раз в неделю - в воскресенье, тогда выходной день был один только, в воскресенье - закупать на неделю продукты для того, чтобы неделю как-то прожить, потому что в обычный день на рынок не поедешь, ты на работе, а когда ты кончил работать, рынок уже закрыт, а в магазине можно было купить только хлеб, иногда, выстояв большую очередь, как я уже говорил, крабов, печень трески – больше там ничего не было. Да, был ещё искусственный кофе – из ячменя, там желудёвый – настоящего кофе не было.
И однажды, когда в очередной раз привезли часть зарплаты, и директор распорядился выдать там основным цехам, а мы - я и начальник кислородного цеха – такой Екатеринычев был, старый член партии, такой пожилой достаточно человек - мы с ним решили пойти к директору и сказать, что так несправедливо, что нужно чередовать. И пришли к директору, и ему это говорим. А это была суббота, рабочая суббота, тогда, я повторяю, в субботу работали. И в разговоре с директором, когда мы сказали, что надо чередовать, Павел Дмитриевич, что так несправедливо – а он сказал: "А какая вам разница, когда вам получать?" А я возьми и скажи ему: "Вообще, если это касается любого дня, кроме субботы, то уж тут действительно разницы никакой, особенно если это всегда в один и тот же день. Но если это касается субботы, тогда это архиважно". Он говорит: "А почему это?" А я: "Да потому что в магазинах ничего нету, и продукты для того, чтобы прокормиться, можно купить только на базаре, а на базар можно попасть только в воскресенье. Поэтому, если я сегодня, в субботу, зарплату не получу, то я до следующей субботы не смогу купить продукты". И вдруг он говорит: "Что-то у тебя настроения какие-то не такие, нехорошие!" Я не успел рта открыть, чтобы высказать ему дерзость какую-нибудь, как этот Екатеринычев говорит: "Как это, Павел Дмитриевич? Он совершенно прав – в магазинах-то действительно нет. А вы что, в магазины не ходите, вы что, не знаете?" Ну, я себе не мог позволить такую вещь директору сказать – а он сказал, вот. А это был ни много ни мало – пятьдесят первый год, ещё жив был Иосиф Виссарионович, и за такой разговор, что в магазинах ничего нет, можно было десять лет схлопотать запросто. При желании написать донос, что вот такой-то Шварц Владимир Давыдович, начальник цеха, высказывает недовольство советской властью, ни больше, ни меньше, он действует на своих подчинённых, это антисоветская агитация, статья 58-10, ну, и со всеми вытекающими последствиями».
2. Опять таки спирт как "резервная валюта".
«Расплачивался я спиртом... Откуда спирт у начальника РМЦ? А вот откуда. Спирт был под особым режимом, для того, чтобы его получить... его можно было получить на технические нужды только с подписью директора завода. Я уже не говорю о начальнике отдела снабжения, там ещё кого-то, но вот на спирт подписывал, этот самый, требования, директор. Ну, в ремонтно-механическом цехе для чего спирт нужен? Я, значит, пишу директору докладную, что "в связи с ремонтом немецкого редуктора..."... Ну пишу так, "на дурачка" – нужно спирта три литра для промывки шестерён" там – и так далее. Ну, прихожу к директору. Он пишет: "Отпустить". Всё, оформляем. Получаю банку, трехлитровую банку спирта, и она у меня – сейфа у меня не было, я её хранил в ящике, оставлял под замком. И вот об этом-то почти никто не знал, что у меня там спирт. Я боюсь, что если бы узнали, то украли бы, ей-Богу. Любители выпить в ремонтно-механическом цехе - одни мужики: слесаря, токаря да станочники... Ну вот, ну я, значит, брал четвертиночку, наливал туда спиртяги, и этому водителю трактора, бульдозера: "Значит, вот тебе награда – стакан спирта. "Учти", – говорю – "это спирт 96 градусов". Так они за это не только убрать от цеха, они готовы были ещё принести метлу и подмести, поэтому цех ремонтно-механический всегда ставился в пример всем другим цехам, как самый чистый».
3. Про планирование ФОТ
«Мне спускали фонд зарплаты. Я должен был вот на бригаду в этот фонд зарплаты уложиться. Перерасходовать зарплату просто было нельзя. Значит, нужно было, так сказать, глядя на потолок, выдумывать, как сделать, чтобы не уменьшить тот мизерный заработок. который ребята получают, но и не превысить этот фонд зарплаты пресловутый. А фонд зарплаты выдавался одной цифрой, одним числом, а разряды у ребят были разные - и потом вот общая сумма за месяц, которая получалась, делилась уже, соответственно, разрядом каждого слесаря. Делилась... Более высокий разряд - там больше было у того, более низкий – значит, меньше и так далее... Сразу возникала куча вопросов: ну, если человек проработал год, освоил это дело, у которого был, скажем четвёртый разряд, подаёт заявление, что он хочет сдать экзамен на пятый разряд – как быть с фондом зарплаты? Никто мне ответить не мог: ни начальник отдела труда зарплаты, ни директор, перед которым я эти вопросы ставил. Я говорю: "Так что же, значит нельзя пропустить через комиссию человека, который достоин пятого разряда? Так пусть всю жизнь на четвёртом и сидит, что ли?" Вот, конфликт. Конфликт между мной, начальником отдела труда и зарплаты, и директором...
Кроме того, каждый год в феврале из Москвы спускался план по повышению норм выработки без уменьшения зарплаты. Планировалось это в процентах от достигнутого. Вот если в этом году мы уложились в фонд зарплаты, значит, скажем, в тысячу рублей и провели вот такой-то объём работ, то на следующий год нам планировалось повышение норм выработки, скажем там, на три процента, на пять процентов. Если просто повысить, значит, уменьшится же зарплата. И вот надо было выкручиваться, надо было химичить, что-то выдумывать. То есть заведомо в планирование была заложена необходимость обманывать, ловчить, но одновременно следственные органы, прокуратура и прочие там проверяльщики могли, обнаружив что-то, привлечь к уголовной ответственности за такие махинации».
4. Негодное снабжение и нарушение финансовой дисциплины для самоснабжения.
«Дело в том, что иногда на заводе не было нужного инструмента, ну, например, какого-то сверла – ну, нет – или фрезы какой-то, или пластин победитовых для токарей, для резцов – ну нет! И один способ - покупать на толкучке. В магазинах тоже этого нет. В отдел снабжения мы заказываем на год – а там половину дают, а то и того не дают. Выход один – покупать на рынке за свои деньги. Ну, кто будет за свои деньги покупать? Значит, я Ване Казанцеву выписываю премию и говорю: "Вань, вот тебе сто рублей – всё оформляю: премию там за сверхурочные, отчёты", – ну, всегда можно найти за что, – "вот двенадцать рублей подоходный налог – с тебя, а на остальные восемьдесят восемь рублей", – ну, я примерно цифру называю, – "поезжай на толкучку и купи вот такое-то сверло". Или там вот то-то и то-то... Ну, он покупал всегда и приносил мне. Я это, конечно, не фиксировал нигде. У меня в столе – запирался стол – там у меня и хранилось. Я это сверло выдавал, потому что при ревизии в инструменталке найдут излишнее, скажем: "откуда, что?" – начнутся разговоры, а на фига это нужно?»
5. "Учет и контроль". А также практика обмена неликвидами.
«...победитовые пластины были жутко дефицитными. Сколько мы ни заказывали их на следующий год – либо вообще не получали, либо получали единицы.
И вот однажды, изучая присланный министерством перечень неликвидов на других заводах, я обнаружил, что в Москве на заводе "Каучук" находятся в неликвидах победитовые пластины количеством там в тысячу с чем-то, по-моему... ну, не помню – в общем, в каком-то количестве штук...
Я приехал на завод, мне был заказан пропуск... Короче говоря, оформили этот победит, я его со склада забрал. Во-первых, оказалось, что этот победит был в ящике и весил восемнадцать килограммов.
...и я решил: прежде чем сдавать на склад и оприходовать этот победит – ну, все документы у меня были, естественно, всё я оформил там на "Каучуке", всё, как полагается – я должен был сдать на склад с документами, оприходовали бы его, и потом я бы для своего цеха его и выписывал.
Я решил дома посчитать... Да – а в счёте, во всех документах, были указаны штуки этих пластиночек. Ну, пластиночки - они размером там, скажем, самое большее – как крайняя последняя фаланга пальца - маленькие пластиночки эти.
Вот, я решил посчитать. И когда я посчитал, то оказалось, что там штук в несколько раз больше, чем в документе! Тогда я взял, отсчитал то, что было в документе – неважно, сколько, дело не в этом – и всё вот это я сдал на склад. Это было значительно меньше, чем осталось мне. А всё, что мне осталось, я принёс в цех, запер в свой стол, и мне хватило этого, наверное, до конца пятьдесят восьмого года, когда я из этого цеха ушёл, и тому, кто принимал у меня цех, оставил то, что у меня ещё оставалось. Я просто эти пластинки победита выдавал сам – токарям, фрезеровщикам, строгальщикам - кому нужно было. Я им сказал, что у меня есть победит, когда нужно - приходите, я вам буду выдавать. И выдавал. А на державки их наплавлял, наваривал кузнец наш - он большой мастер был, кузнец – так что всё, проблема обеспечения цеха полностью победитом была решена. А там разные пластины были: для того, для этого, для обработки чугуна, для обработки стали, для обработки бронзы, цветных металлов... Так что мы, ребята, это всё знали, какое это, для чего, я тоже тогда знал это всё, от них научился. Вот такая была история. То есть вот благодаря тому, что я рыскал по неликвидам – а там каждый год главное министерство рассылало неликвиды, это целый том большой был, там не только такие инструменты были, там оборудование было - там всё, что угодно было. И с баланса на баланс можно было получить даже вальцы. Значит, если это в пределах одного министерства, то министерства обменивались письмами и переводили с баланса на баланс, и потом оплачивали только дорогу».
6. Первые мероприятия Шварца во главе основного цеха.
«Мы план в феврале не выполнили, но: я уже настолько вник в дела за этот месяц, что пришёл к выводу: первое - уволить шестнадцать человек рабочих. Людей, которые вносят в цех дезорганизацию: приходят пьяные, филонят, нарушают дисциплину - технологическую дисциплину - из ночной смены уходят раньше с работы. А что значит уходят раньше с работы, а норма выработки не выполнена? А очень просто: у нас резиносмесителей не было, вальцовщики - особенно такая дефицитная специальность, вот - значит, он пришёл, сделал одну закладку, а ему нужно за смену сделать шесть закладок, предположим, или там восемь закладок... Ну, это по режиму. Он сделал одну закладку, выполнив всё, что нужно, вырезал восемь кусков проб для экспресс-анализа, а дальше начал вот воровать режимы, то есть остальные закладки он делал, скажем, не за пятьдесят минут, а за сорок. Таким образом, он экономил... делал сменную норму на час быстрее, чем должен был, а образцы давал от первого, правильно сделанного. И экспресс-контроль давал, что можно пустить в производство, можно пустить в производство... А одна закладка была хорошая, а остальные - бракованные. Но этого же не увидишь, это скажется потом, при эксплуатации изделия! Это не скажется даже... ну, может сказаться при вулканизации. Но там тоже работают прессовщики, которым тоже... это всё было на сдельщине, на этом идиотизме, на сдельщине. Хотя режимные процессы... это идиотизм, с которым я боролся, боролся, но так и не мог это побороть, чтобы перевести на повремёнку, а не на сдельщину, и чтобы никакого перевыполнения. Не может быть перевыполнения! Перевыполнение - это значит брак! Скоростные всякие плавки, о которых нам газеты все галдели тогда - там сталевары, скоростные плавки... Но это значит, что они говно делали, а не сталь! Так же и в резинотехнике, когда писали там: "Машинист резиносмесителя Ярославского шинного завода систематически выполняет норму выработки на 125%" - орденом его наградили, Героя Соцтруда дали... За что?! Его судить надо было! Он же воровал режимы, выпускал бракованные резиновые смеси, из них делали бракованные изделия, шины, которые потом на автомобилях - у тех, кто ездил - ходили не гарантированные там, скажем, тридцать часов, а двадцать часов - и выходили из строя. То есть это не тридцать тысяч километров, а двадцать тысяч километров - и выходили из строя. Вот... И вот набралось таких шестнадцать. И я прямо списком - в местком. Ну, за этот месяц я успел им по цеху выговоров... а, значит, я имел право выговор оформлять по цеху. Там существовало правило, что если в цехе там свыше пятисот, по-моему, человек, то начальник цеха пользуется правом лишать премии и наоборот, выговоры объявлять по цеху. Ну, по заводу - это я должен, значит, ходатайствовать перед директором очередь на квартиры устанавливать в цехе - не по заводу, а по цеху - и делить квартиры, которые выделяют заводу, часть из них там, вот на твой цех - то очередь устанавливает треугольник: начальник цеха, профорг цеха и парторг цеха. Вот, я этим пользовался, естественно. Вот, шестнадцать человек - на местком. Там за голову схватились. Я, значит, всё объяснил... Ну, они дали добро на увольнение не шестнадцати там, а нескольких человек - я уже не помню, сколько... Их уволили. Хотя мне наши инженерно-технические работники цеха говорили: "Владимир Давыдович, что вы делаете - мы же без вальцовщиков останемся!" Я говорю: "Не останемся, не останемся без вальцовщиков. Вот есть ученики - наоборот, лучше работать будут! Неужели вам непонятно, что от них один вред, вот от этих шестнадцати? Они же всех остальных разлагают, и вас в том числе!"
В общем, несколько человек уволили - сразу изменилась атмосфера в цехе. В марте мы уже выполнили план - первый раз за год выполнили план! Подвели итоги, я составил список на премиальные инженерно-технического персонала и пошёл к директору. Сам пошёл, не передал через секретаря на утверждение там и так далее - а это должен был утверждать директор там... нет, профком, по-моему, в этом не участвовал.
Пришёл к директору и ему говорю: "Павел Дмитриевич, у меня к Вам огромная просьба: не лишать премии никого" - "Ну, как же! У тебя там есть с выговорами и всё такое прочее". Я говорю: "Павел Дмитриевич! Люди эти второй год работают - ни разу не получали премии. Ни разу! Они не знают, что это такое! Давайте мы никого... вы лишите меня, пожалуйста. Вот лишите меня премии за них за всех, но не лишайте никого премии. Пусть они почувствуют вкус - понимаете? Вот они получат премию - они почувствуют вкус, они почувствуют, что от них зависит что-то, что можно работать так, чтобы получать премию. Я вам", - говорю, - "даю слово, что когда мы заработаем следующую премию - а я уверен, что мы теперь будем зарабатывать каждый месяц премии - я сам буду ходатайствовать, кого лишить премии, а у кого уменьшить премию. Сам приду к вам с ходатайствами". Он говорит: "Ну, хорошо. Я с тобой согласен". И он утвердил - всё. Весь цех получил премию, у всех был праздник, радостное настроение. И люди поняли, вот сразу поняли, что можно работать!»
7. Меры по борьбе с приписками.
«А там проводилась ревизия за пятьдесят седьмой год, ревизия правильности выписки зарплаты рабочим. Процесс был очень простой, как выяснилось, ревизоры были не заводские, это была ревизия какая-то там посторонняя, какого-то контрольного управления - ну, неважно, чья. Они брали наряды, в которых фигурировала выработка того или иного рабочего, и сравнивали потом с документами по сдаче на склад. И выяснилась такая вещь, что выработано было... то есть заплачено за якобы выработанное было больше, чем сдано на склад. То есть приписки, обычные элементарные приписки.
Ну, дело, я считаю, кончилось, в общем-то, более-менее благополучно, под суд никого не отдали, но мастера, которые были уличены в этом... причём мастера-то от этого ничего не имели, это рабочие получали зарплату, за невыполненную продукцию. То есть мастера писали со слов прессовщиков - это в основном на прессах было, везде сдельщина была, идиотизм - но сдельщина. Прессовщик говорил, что он сделал столько-то там, вара сколько-то, штук столько-то, веса. Ну, они вписывали в наряды, и дальше начислялась зарплата по нормативам... А просто мастера вынуждены были все переплаты выплатить из своей зарплаты, то есть обошлось без суда, без уголовщины. Ну, я там вмешался в это дело, разговаривал с этими ревизорами, в общем, короче говоря, ограничились вот этим. После чего мы ввели совершенно новый порядок выписки нарядов. Наряды - во-первых, мы организовали для каждой смены отгороженный небольшой участок, куда смена перед... ну, просто кончилась смена - она туда всю выработку свою вносила. Был бригадный метод оплаты труда, поэтому не могли перепутать с другими сменами, и каждая смена отвечала за себя - первое. Второе - наряды выписывались по сдаче на склад, на заводской склад - не цеховой склад, а на заводской, как готовая продукция. Наряды выписывались... то есть таким образом была исключена возможность приписки. То есть приписка могла быть, но она могла оставаться только до того момента, когда начинали выписывать наряды по документам, по накладным сдачи на склад. Ну, вот, значит, вот такая вещь, она нас вынудила к таким мерам, что, в общем-то, привело к хорошему - более лучшей атмосфере в цехе опять же».
8. Про пьянство
Пьянство на работе в 1950-е гг. ещё не приняло угрожающих масштабов. Если вспоминаются скорее отдельные эксцессы, то сиенаводит на мысль, что такое явление не было типичным. Хотя были и этаноловые и опиатные наркоманы.
«И вот в один такой день однажды ко мне прибежала оттуда девушка, мастер, и говорит: "Владимир Давыдович, там пришёл слесарь - называют его парфюмерией - пьяный, и пристаёт к нам, в общем, ведёт себя агрессивно". Я, значит, быстренько туда прихожу, а он там... ну, просто ведёт себя безобразно: хватает девчонок, щупает их там - ну, в общем, пьяный. Я, значит, к нему: "Что вы тут делаете? Уходите отсюда!" А он мне что-то такое ответил нехорошее. Я взбеленился, схватил его за шиворот - это третий этаж - выволок на лестницу, толкнул так, что он летел с этого марша - слава Богу, не упал, я сам испугался. Я же хромой... он пока там очухивался, я его догнал, и так, держа его одной рукой за шиворот, а другой - за штаны на заднице, так вот, вперёд его толкая, спустил с лестницы, довёл его таким образом через территорию завода до проходной, вытолкнул на улицу и вахтёру сказал: "Не пускать его!". А ему сказал: "Можешь больше на работу не приходить".
На другой день он пришёл ко мне домой, слёзно умолял простить - и так далее, и так далее... Я говорю: "Нет, я тебя не прощу. Вот, если хочешь, я соберу всех, кого ты вчера оскорблял, обижал, вёл себя непотребно, вот если они попросят за тебя, чтобы тебя не увольнять, простят тебя - ладно, прощу и я".
Пришёл, собрали мы... ну, по-моему, тут же и собрали, пошли, он там чуть ли не на коленях просил этих девочек, девушек простить его, что вот, извините... В общем, короче говоря, они разжалобились, и, значит, мне решили: "Ладно, пусть остаётся, Владимир Давыдович, не увольняйте его. Если ещё раз такое повторится - мы тогда сами к вам придём, чтобы его уволить". Больше такого не повторялось... Я вообще применял вот такие вещи: когда человек очень здорово провинился, что его надо было увольнять, я его, если он приходил ко мне и просил не увольнять, я всегда обращался к его смене, к его бригаде, собирал всех и говорил: "Что будем с ним делать? Будем увольнять или нет?" Ну, вот если смена поручалась за него, что он больше не будет, просила меня - я не увольнял. Если же это повторялось - тогда, значит, всё.
Ещё один случай... Мария Алексеевна, Маша Антонова - это жена Саши Антонова - была начальником участка подготовительного цеха, подготовительного участка. И она была толстая такая, крупная женщина. И вот однажды ко мне, запыхавшись, прибегает кто-то, и говорит: "Владимир Давыдович, там каландровщик..." - забыл его фамилию, звали его Дима, но вот не могу вспомнить его фамилию - "с ножом" - а там ножи большие резали для резанья резины - "гоняется за Марией Алексеевной, она там в кабинете закрылась, а он там бегает, кричит: "Зарежу!".
Я, значит, бегом по лестнице, как я могу бегом, туда, вниз... Прихожу - нет его. Я у каландровожатого спрашиваю: "Где Дима?" - "Да, Владимир Давыдович, он, как узнал, что за вами пошли, он нож бросил и убежал в душевую, где-то там прячется". Я говорю: "Ну, давайте, тащите его сюда!" Значит, пошли - так его и не нашли. Не нашли - видно, он домой убежал со страху. Пьяный... Это вот было ещё в начале... а хороший парень, отличный работяга.
Во мне боролись два чувства: что делать? У нас каландровщиков ещё не хватало, и уже прошла вот эта процедура, когда шестнадцать человек на увольнение - я рассказывал. Ну, на другой день я каландровожатому, бригадиру, говорю: "Ну, хорошо, завтра ты приведи его ко мне". Назавтра его прямо утром - в дневную смену это было - привели ко мне... Ну, он тут тоже просил прощения, я говорю: "Да не у меня проси, а у Марии Алексеевны проси, если простит - чёрт с тобой, оставайся. Но учти: ещё хоть одно замечание, хоть раз узнаю, что ты пришёл пьяный или выпивший - сразу же подам на увольнение!" Ну, он пошёл к Марии Алексеевне, там просил у неё прощения, попросил её прийти и мне сказать, что она простила его... ну, в общем, так... на этом вот кончилось с ним, не уволили его - его там лишил я премии, выговор ему объявил...
И был вот какой случай: прихожу утром на смену - а меня ждёт мастер с ночной смены. Девочка - она только что окончила техникум, первый год работала, такая толковая девчонка - но, значит, ждёт меня. Я говорю: "Ты ко мне?" - "Да, Владимир Давыдович" - "Ну, заходи". Она зашла - и плачет. Я говорю: "В чём дело?" Она говорит: "Да вот, Капралов" - а Капралов был вальцовщик - "Капралов - он пьяный, но он пьяный не от водки, а курит какую-то гадость, ребята сказали. Я боюсь - он попадёт в вальцы, и меня посадят!"
Я вызываю этого Капралова - а он ушёл уже. Ушёл, но я говорю: "Я завтра пораньше приду - и ты его ко мне направь".
На другой день она приводит этого Капралова. Ну, он как стёклышко, чистенький. Я ему говорю: так и так. А он говорит: "Да нет, да что вы, Владимир Давыдович, нет!"
Проходит какое-то время... А он неплохо работал. Проходит какое-то время - опять она мне говорит: "Он опять какой-то невменяемый сегодня ночью был, я его даже отстранила от работы - я боюсь!"
Я ему опять говорю: "Да что же это такое?" Ну, опять вот... А он вот такой хитрый был: он, когда чувствовал, что над ним сгущаются тучи, то на собрании брал на себя повышенные обязательства. И хотя это бред, но тем не менее, поскольку была сдельщина, а работа-то режимная, там нельзя перевыполнять, но тем не менее я ничего с этим поделать не мог, не мог ни через директора, ни через отдел труда, * сдельщины - никаких гвоздей. Ну, конечно, воровали режимы, брак делали... Вот...
Вот, я, значит, ему... а он хороший работник был. Ну, что делать-то? И я понимаю, что вот его поймать-то как? Кто это определит, что он накуренный? А он курил этот самый... план. Ну, маковую там эту самую... опиум. Вот. Ну, как? Но я уже чувствую, что...
Я поговорил с другими вальцовщиками - ну, поскольку я уже говорил, что доверие ко мне было очень большое в цехе, мне они сказали: "Да, Владимир Давыдович, вот он иногда накуренный, мы сами за него боимся".
Ну, что делать? Я его вызвал к себе... Да, так вот, он - то повышенные обязательства, то ещё какую-нибудь инициативу. Я его вызвал к себе, запер дверь, посадил его, положил перед ним лист бумаги и говорю: "Пишите заявление на увольнение по собственному желанию!". Он говорит: "Я не буду". Я говорю: "Хорошо, тогда я сейчас вызываю медиков, пойдёте на всякие анализы, на обследование, и если подтвердится, что вы наркоман" - а тогда не было в стране... ну, я знал, что ребята балуются, там план курят, но чтобы на работе, да ещё на вальцах - такого не было... Он - туда-сюда... Я говорю: "Пишите заявление!" В общем, нажал - его взял за плечи, надавил, буквально физически надавил и говорю: "Пишите заявление, или хуже будет!" Ну, в общем, заставил его насильно написать заявление - и уволил. Дальнейшую судьбу его я не знаю. Уволил его... Вот, вот такая история была. Да, я понимаю, что всё, что я сделал, это, в общем-то, не очень законно было, но я не находил тогда другого выхода и не знал, как с этим бороться, что делать... Идти к директору докладывать? А чем мне директор поможет? Вот если бы он пил - алкоголь, водку, от водки был пьяный - всё просто: взяли, дыхнул туда, в эту самую трубочку - вызвали "скорую помощь", дыхнул туда - и привет, всё, значит, пьяный. А тут - целая история. Дыши, не дыши - всё нормально! Так что вот три таких эпизода, и вот эта ревизия с приписками - вот я вспомнил и поэтому рассказал».
9. Про ценообразование.
«И вот послушайте: килограмм сырой резины 11 рублей стоил. А килограмм бытовых ковриков, то есть когда эта резина прошла ещё целый ряд операций - с затратой энергии, труда, пара, воздуха там и так далее, и так далее - 3 рубля. Это вот такая экономика была! Значит, готовая продукция - за килограмм 3 рубля, а сырая резина, из которой сделаны - это 11 рублей килограмм! Вот, чистый убыток! Но, но: вот эта продукция, которая называлась "предметы народного потребления" - она шла отдельной строчкой в плане. Если цех выполнил план по всем показателям, но строчка "предметы народного потребления" не выполнена, значит, никакой премии быть не может. Поэтому хочешь не хочешь, а эту абсолютно экономически невыгодную продукцию надо было выполнять.
Как же выходили из положения? Да очень просто! Просто завышали по всем остальным потом - по той продукции, которая шла в промышленность: не в продажу, не для народа, а для комплектующих на машиностроительные заводы там на всякие...»
10. Про собственно методику планирования, как это понимает мемуарист.
«...главной задачей руководства предприятия стало при утверждении техпромфинплана на следующий год - а это утверждение, как правило, проходил директор с начальником планового отдела или главный инженер, чаще директор... ну, всё зависело от характера этих людей - выезжали в Москву, в министерство, или когда были совнархозы, в совнархозы - утверждать техпромфинплан на следующий год. И главная их задача была - доказать любыми способами, вплоть до взяток, что мы можем выполнить только вот такой, то есть заниженный план, то есть утвердить заниженный план - для того, чтобы потом было перевыполнение, для того, чтобы потом могло быть снижение себестоимости, за что платили премии. И вот главной задачей директора первостепенно стало утвердить как можно более низкий план. Тем более, что планирование-то шло от достингутого, но вот никто не считал ничего, а вот от достигнутого плюс одного процента. Понимаете? И к чему же это приводило? Ну, липа, сплошная липа и враньё было во всём. Главный инженер, когда он ехал защищать... а уже директор тут не вмешивался, ехал главный инженер, или, в крайнем случае, если он по каким-то причинам никак не мог, то начальник технического утверждения - ехали утверждать нормы расходов сырья и материалов. У них была задача прямо противоположная - утвердить как можно более завышенные расходы, чтобы потом можно было легко укладываться в норму, экономить, за счёт экономии вот перевыполнять план и опять же получать премии и быть там, значит, на доске почёта, туда-сюда. Вот к чему... то есть всё это было антипрогрессивное. Всё это ведь было не прогрессом, а регрессом, всё это тянуло назад».