![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
nkpsПрочитал на досуге книгу Фенин А.И. Воспоминания инженера. К истории общественного и хозяйственного развития России (1883-1906 гг.) ссылка.
Добротное, без надрыва и разоблачений, повествование содержит элементы рефлексии и анализа на тему, почему же произошла революция. Также книга может быть интересна как источник по истории горного дела и Донбасса.
Приведу некоторые отрывки.
1. Про введение 8-часового рабочего дня.
Рабинович ввел y себя 8-часовой день после долгих и бесплодных с нами дебатов — мы не могли его переубедить и y нас, увы, создалось впечатление, что помимо тогдашней убежденности Л. Г. [Рабиновича] в хозяйственной безопасности этой меры, им руководили агитационные личные мотивы по избранию в Государственную Думу. Осуществление «реформы» повлекло за собой неожиданное и даже курьезное последствие: тогдашний Харьковский губернатор генерал Пешков, большой самодур, несклонный особенно считаться с законностью, в несомненной связи с введением Л. Г. самовольно и «противно общей безопасности» 8-ми часового рабочего дня... посадил Л. Г. в Харьковскую тюрьму, по месту его, Рабиновича, жительства. Это последнее мероприятие оказало по-видимому решающее влияние на выборы Рабиновича — он добился своего и прошел в члены 2-й Думы от партии К.-Д.
Пребывание Л. Г. в тюрьме, длившееся едва ли дольше одного-двух месяцев, было обставлено впрочем вовсе не плохо и в общем мало походило на настоящее тюремное заключение: его одиночная камера была хорошо обставлена его же мебелью, включая и кровать; обед ему приносила из дома прислуга, к нему пускали посетителей чуть ли не во все время дня. Вольности тогдашней тюрьмы доходили до того, что в тюремных коридорах и больших общих камерах происходили частые митинги заключенных, на надоедливость которых, однако, очень жаловался Рабинович. Этот «тюремный» режим был, думаю, обычным для того времени и не для одного Харькова — с ним был бессилен бороться даже Пешков — таковы были времена (стр. 149-150).
2. Про моральное состояние общества и эффективность правоохранительной системы.
Более или менее решительная, хотя бы только на словах, поддержка правительства была просто невозможна в атмосфере возбуждения, царящего в кругах той городской интеллигенции, с которой мы так или иначе соприкасались.
Нечего греха таить, во многом помогало этой настроенности и само правительство, например, органы нашей полиции, особенно тогда, когда она вступала в малопонятную для неё область политики. Явно, на глазах y всех, она проявляла совершенное неумение бороться с террористами, наглые покушения которых несомненно возмущали тогдашние более спокойные круги, к которым принадлежали и мы. Там же, где это было почти всегда излишнее она проявляла усиленную деятельность, как, например, в слежке, арестах, высылках людей, часто только подозреваемых в «образе мыслей», как говорили тогда. Наша полиция могла отнести в категорию лиц, подозрительных по «образу мыслей» людей самых неожиданных, лояльность которых, казалось, не могла подвергаться никакому сомнению. Эта легкая возможность попасть в нежелательную и очень неприятную «историю» ощущалась более или менее всеми и всех враждебно настраивала (стр. 152).
3. Зарплаты и цены по версии Фенина.
Скажу несколько слов об их бюджете: самым низким заработком неквалифицированного рабочего можно было считать, как минимум, 20-25 руб. в месяц. Заработки квалифицированных рабочих, как забойщиков, проходчиков были много выше. Питание стоило рабочему очень дешево: мясо и хлеб доставлялись на рудники обычно особым подрядчиком, связанным договором с администрацией рудника; мясо доставлялось по цене около 8 коп., a белый хлеб около 3-4-х коп. за фунт (черного хлеба рабочие не ели). При этих ценах месячное аккордное питание одного несемейного рабочего, производимое обычно артелью, стоило около 6 руб. в месяц (стр. 147-148).
4. Про земельный вопрос.
Соколов, отлично зная русского мужика, не обманывался нисколько в оценке происходящих событий — он чутьем угадывал их трагическую длительность. «Поверьте, сказал он как-то мне, что русский народ не успокоится, не придет в нормальное состояние до тех пор, пока земля не будет вновь отнята y мужиков, что рано или поздно непременно будет». В какой-то мере Соколов оказался пророком (стр. 137).
В очередной раз убедился, что читать воспоминания технических специалистов весьма приятно как из-за грамотной русской речи, так и по структурированности и взвешенности повествования.
Добротное, без надрыва и разоблачений, повествование содержит элементы рефлексии и анализа на тему, почему же произошла революция. Также книга может быть интересна как источник по истории горного дела и Донбасса.
Приведу некоторые отрывки.
1. Про введение 8-часового рабочего дня.
Рабинович ввел y себя 8-часовой день после долгих и бесплодных с нами дебатов — мы не могли его переубедить и y нас, увы, создалось впечатление, что помимо тогдашней убежденности Л. Г. [Рабиновича] в хозяйственной безопасности этой меры, им руководили агитационные личные мотивы по избранию в Государственную Думу. Осуществление «реформы» повлекло за собой неожиданное и даже курьезное последствие: тогдашний Харьковский губернатор генерал Пешков, большой самодур, несклонный особенно считаться с законностью, в несомненной связи с введением Л. Г. самовольно и «противно общей безопасности» 8-ми часового рабочего дня... посадил Л. Г. в Харьковскую тюрьму, по месту его, Рабиновича, жительства. Это последнее мероприятие оказало по-видимому решающее влияние на выборы Рабиновича — он добился своего и прошел в члены 2-й Думы от партии К.-Д.
Пребывание Л. Г. в тюрьме, длившееся едва ли дольше одного-двух месяцев, было обставлено впрочем вовсе не плохо и в общем мало походило на настоящее тюремное заключение: его одиночная камера была хорошо обставлена его же мебелью, включая и кровать; обед ему приносила из дома прислуга, к нему пускали посетителей чуть ли не во все время дня. Вольности тогдашней тюрьмы доходили до того, что в тюремных коридорах и больших общих камерах происходили частые митинги заключенных, на надоедливость которых, однако, очень жаловался Рабинович. Этот «тюремный» режим был, думаю, обычным для того времени и не для одного Харькова — с ним был бессилен бороться даже Пешков — таковы были времена (стр. 149-150).
2. Про моральное состояние общества и эффективность правоохранительной системы.
Более или менее решительная, хотя бы только на словах, поддержка правительства была просто невозможна в атмосфере возбуждения, царящего в кругах той городской интеллигенции, с которой мы так или иначе соприкасались.
Нечего греха таить, во многом помогало этой настроенности и само правительство, например, органы нашей полиции, особенно тогда, когда она вступала в малопонятную для неё область политики. Явно, на глазах y всех, она проявляла совершенное неумение бороться с террористами, наглые покушения которых несомненно возмущали тогдашние более спокойные круги, к которым принадлежали и мы. Там же, где это было почти всегда излишнее она проявляла усиленную деятельность, как, например, в слежке, арестах, высылках людей, часто только подозреваемых в «образе мыслей», как говорили тогда. Наша полиция могла отнести в категорию лиц, подозрительных по «образу мыслей» людей самых неожиданных, лояльность которых, казалось, не могла подвергаться никакому сомнению. Эта легкая возможность попасть в нежелательную и очень неприятную «историю» ощущалась более или менее всеми и всех враждебно настраивала (стр. 152).
3. Зарплаты и цены по версии Фенина.
Скажу несколько слов об их бюджете: самым низким заработком неквалифицированного рабочего можно было считать, как минимум, 20-25 руб. в месяц. Заработки квалифицированных рабочих, как забойщиков, проходчиков были много выше. Питание стоило рабочему очень дешево: мясо и хлеб доставлялись на рудники обычно особым подрядчиком, связанным договором с администрацией рудника; мясо доставлялось по цене около 8 коп., a белый хлеб около 3-4-х коп. за фунт (черного хлеба рабочие не ели). При этих ценах месячное аккордное питание одного несемейного рабочего, производимое обычно артелью, стоило около 6 руб. в месяц (стр. 147-148).
4. Про земельный вопрос.
Соколов, отлично зная русского мужика, не обманывался нисколько в оценке происходящих событий — он чутьем угадывал их трагическую длительность. «Поверьте, сказал он как-то мне, что русский народ не успокоится, не придет в нормальное состояние до тех пор, пока земля не будет вновь отнята y мужиков, что рано или поздно непременно будет». В какой-то мере Соколов оказался пророком (стр. 137).
В очередной раз убедился, что читать воспоминания технических специалистов весьма приятно как из-за грамотной русской речи, так и по структурированности и взвешенности повествования.